В этой подборке - два небольших текста, написанных для выставки «Разговоры на улице Ленина». Я решил опубликовать их здесь потому, что они имеют отношение не только к данной конкретной выставке, но и к главной теме сайта - к «поискам русского еврея», к осмыслению его недавнего советского прошлого и постсоветского настоящего в контексте «большой» еврейской истории, религии и культуры.

Искать новые смыслы прошлого и настоящего можно не только в библиотеках и архивах, но и в «поле» - разговаривая с людьми, пытаясь понять их. О том, с какими возможностями и проблемами связано использование методов фольклористики и устной истории, пойдет речь в публикуемых текстах. В качестве предисловия я хотел бы добавить лишь несколько слов о самой выставке.

Это - аудиоэкспозиция, которую нужно не только смотреть, но и слушать. Основным материалом для нее стали интервью, собранные в г. Тульчине во время двух полевых школ-экспедиций, организованных московским центром «Сефер» и «Петербургской иудаикой». Выставка работает до 20 февраля 2007 г. Посмотреть и послушать ее можно в выставочном зале «Петербургской иудаики» (ул. Гагаринская, д. 3, Европейский университет в С.-Петербурге). Это - первая аудиоэкспозиция, открывающая наш новый проект: «Музей еврейской устной истории».

Получить некоторое представление о выставке Вы можете, просмотрев небольшой ролик в формате Flash или скачать его, нажав на правую клавишу мыши (380 Кб).

Итак, тексты с выставки

А. Львов

В городе Тульчине, районном центре Винницкой области, есть дворец Потоцкого, памятник Суворову, дом Пестеля, обувная фабрика и евреи. Впрочем, дом Пестеля недавно, говорят, развалился. Когда-то и евреев здесь было много, а сейчас, говорят, осталось около двухсот. Когда-то Тульчин был одной из столиц хасидизма, резиденцией знаменитых цадиков. Сегодня это один из немногих бывших штетлов, где евреи продолжают жить.

Конечно, в этой продолжающейся жизни не стоит искать полного сходства с образом традиционной восточно-европейской общины. Катаклизмы XX века отделили еврейское общество от еврейского книжного знания, уничтожив и рассеяв по свету образованных людей и саму систему традиционного образования. На месте осталось лишь обезглавленное еврейское сообщество - коллективное тело со своими привычками, старыми и новыми, «советскими» и «еврейскими», со своей памятью, желаниями, надеждами.

Советское время обычно связывают с подавлением, если не с полным уничтожением еврейской общинной жизни. Но в Тульчине это время вспоминают иначе: «было много евреев». Возрождение общин, получающих помощь от «Джойнта», совпало по времени с особенно быстрым уменьшением численности еврейского населения - в 5 раз с 1990 по 2005 годы. Потому-то, наверное, для жителей Тульчина «настоящая еврейская жизнь» связана не столько с этим возрождением, сколько с их собственным недавним прошлым, которое пришлось на советское время. Рассказать о советской еврейской жизни, проследить ее связи с современностью и с далеким прошлым - задачи Музея еврейской устной истории

В Тульчине эта жизнь была связана с улицей Ленина, она же - Главнэ-гос. Здесь евреи, как говорят, собирались кучками: договаривались о делах, обсуждали новости, сплетничали, совершали, взявшись под руки, ежевечерние прогулки, держали ларьки с газированной водой. На этой улице, сохранившей свое советское название по сей день, работала и наша экспедиция. «Разговоры на улице Ленина» - это наши впечатления от города, в жизнь которого мы включились на короткое время. Вы найдете на выставке именно это - разговоры на фоне тульчинских улиц.

Из наших исследований мы отобрали для выставки несколько тем: ментальная карта еврейского города, сословная и профессиональная структура общества, традиции еврейской свадьбы, межэтнические отношения. Выбор и последовательность фрагментов интервью, короткие комментарии к ним отражают логику авторов каждой из пяти презентаций. Однако нам хотелось передать также и то, что обычно исчезает в академических публикациях и докладах: звучание голосов, интонации наших информантов.

Наверное, всем полевым исследователям знакомо желание возвращаться много раз к любимому фрагменту интервью, находить в нем новые смыслы, замечать новые детали: неожиданные переходы и паузы, выбор слов, оговорки, умолчания или, наоборот, излишне подробные ответы. Лишь немногое из обнаруженных смыслов попадает в статьи. Но на выставке эти наши «любимые» фрагменты представлены целиком, как они есть. Вы можете найти в них что-то свое, незамеченное нами.

«Разговоры на улице Ленина» можно не только слушать - в них можно участвовать. Вместо обычной книги отзывов мы предлагаем Вам микрофон. Вместо обычных благодарностей Вы можете оставить нам свой комментарий к услышанному, рассказать о похожих случаях и людях, или просто о том, что Вы считаете важным для Музея еврейской устной истории.

Как и любой разговор, наша выставка меняет свои темы. Приходите к нам снова.

Наша аудиоэкспозиция является результатом полевых исследований фольклора, этнографии, устной истории евреев, живущих в городах и поселках бывшей Транснистрии. По понятным причинам, эта небольшая группа обладает ореолом особой аутентичности: еврейские сообщества, выжившие в Холокосте и оставшиеся на своих местах, могут рассматриваться как последние осколки некогда великого мира восточно-европейского еврейства. С другой стороны, долгие десятилетия советской власти, массовая эмиграция 1990-х и нивелирующее влияние еврейского возрождения делают эти «осколки» весьма далекими от той первоначальной целостности, которая обычно приписывается утраченному прошлому. Впрочем, в экспедициях нас интересовало не только «аутентичное» прошлое, но и настоящее, в котором разного рода «осколки» складываются в новую мозаику.

Конечно, мы не претендуем на роль беспристрастных судей, способных «правильно» оценивать прошлое и настоящее. Наши исследовательские интересы и позиции также имеют свою непростую историю, начавшуюся задолго до экспедиций центра «Петербургская иудаика». К разговорам с нашими информантами - жителями бывших штетлов каждый из участников экспедиций и авторов выставки пришел со своим профессиональным опытом, за которым также стоит далекое и недавнее прошлое различных научных дисциплин.

Полевые исследования еврейских местечек, начатые С. А. Ан-ским и советскими этнографами, прекратились после Второй мировой войны. С тех пор в бывших штетлах было принято видеть лишь руины, расспрашивать оставшихся в живых лишь об истории Катастрофы. Наши первые поездки на Украину в начале 1990-х, проходившие под маркой Петербургского еврейского университета, также были, скорее, экзистенциальными путешествиями в поисках следов исчезнувшего, уничтоженного мира, чем исследованиями продолжающейся жизни бывших штетлов. Постепенно приобретая научный характер, экспедиции фокусировались на описании памятников материальной культуры евреев - но никак не на «разговорах» с местными жителями, Однако такие разговоры все же происходили. Понадобилось более 10 лет, чтобы увидеть в них нечто, заслуживающее специального внимания и изучения методами фольклористики, этнографии, социальной и культурной антропологии.

***

Полевые исследования фольклора еврейских местечек - лишь одно из направлений нового проекта «Петербургской иудаики», получившего название «Музей еврейской устной истории». Его главная цель - пересмотр сложившихся стереотипов восприятия русскоязычного еврейства и его новейшей истории, представляемой обычно (вполне в духе библейских пророчеств) как постепенное умирание и ассимиляция, завершившиеся чудесным избавлением от коммунистического гнета и возвращением уцелевших в мейнстрим еврейской жизни. Для ревизии подобных взглядов необходимо выявить существовавшие в советское время формы еврейской жизни, довольно сильно отличающиеся от принятых на Западе и потому оставшиеся незамеченными и неосмысленными. В частности, нас интересует такая специфическая форма существования еврейских сообществ как послевоенный «советский штетл», равно далекая и от западных «эталонов», и от жизненного уклада советской еврейской интеллигенции больших городов.

Некоторый ревизионистский пафос не случайно присутствует в нашем проекте. Все мы, независимо от происхождения, вероисповедания, пола и возраста, участвуем в создании альтернативных образов еврейства в силу одного только обращения к практикам, идеям и вещам фольклорного характера. Отношение к ним как к возможным источникам для конструирования еврейской идентичности было и остается неоднозначным. Как заметил Дан Бен-Амос, основоположники «науки о еврействе» (Wissenschaft des Judentums) явно отдавали предпочтение «высокой» литературе и с подозрением относились к фольклору. В отличие от своих немецких современников и учителей, они боялись обнаружить в устном творчестве народа вовсе не его «сущность», но лишь чужие влияния, заимствования из культур господствующих над евреями народов. Только идущая от Библии и Талмуда литературная (религиозная) традиция могла, с их точки зрения, сохранить «национальный дух» евреев¹.

Такой односторонний взгляд на соотношение религиозной литературы и народной жизни был весьма далек от сформулированного в Талмуде разделения Торы на Письменную и Устную. С одной стороны, евреи должны делать то, что написано в Торе, с другой стороны - то, что делают евреи, само по себе является Торой (устной). Мудрецы Талмуда видели свою задачу не столько в исправлении народных практик, сколько в их оправдании - т.е., в установлении логических связей между Письменной и Устной Торами. Равноправие письменной и устной традиций в еврейской религии сохранялись, как утверждает американский историк Хаим Соловейчик, вплоть до Второй мировой войны. Еще в начале XX в. какой-нибудь раввин, зайдя на кухню к жене, мог обнаружить расхождение между ее действиями и предписаниями религиозного закона - но это расхождение было целиком его проблемой, но никак не проблемой его жены. Среди еврейских ученых, пишет Соловейчик, издавна ходила такая поговорка: «а идише балебосте (еврейская домохозяйка) принимает наставления только от своей матери». Лишь в послевоенное время ортодоксальный мир стал отдавать отчетливое предпочтение письменной традиции, и общепринятые практики потеряли свой независимый статус².

Формирование еврейского фольклора как предмета научного исследования было затруднено ровно в той степени, в которой еврейская религиозная элита не стремилась к искоренению «предрассудков» и «суеверий» простонародья. Если христианским народам Европы довелось пережить воспитательные усилия церкви и государства, действующих совместно и потому особенно мощно, то перевоспитанием евреев Российской империи была озабочена лишь небольшая группа «просветителей» - маскилим, хотя и поддерживаемых отчасти государством, но не обладавших ни реальной политической властью, ни религиозным авторитетом. Когда же пришла пора романтического изучения и любования теми самыми «суевериями», которые прежде пытались истребить³, сфера «народной» культуры и религии у евреев оказалась гораздо менее отчетливой и проработанной, нежели у их христианских соседей. В эту сферу попадала, вообще говоря, вся религия, целиком, без привычного деления на «официальные» институции и «народные» практики. Пионерам еврейской фольклористики приходилось самим проводить это деление, причем делали они это по-разному, зачастую противореча друг другу и самим себе. Отдавать же изучение еврейской религии целиком на откуп фольклористам мало кто соглашался: эта область уже была поделена между филологами, историками и философами. Соответственно, статус фольклористики в системе наук о еврействе оказался довольно низким, как об этом писал Бен-Амос.

Однако во второй половине XX в. ситуацию резко изменили три обстоятельства: Холокост, создание государства Израиль и бурное развитие транснациональных еврейских религио-политических организаций (таких как Хабад, Всемирный совет прогрессивного иудаизма и др.). Воспитанием евреев, или, как сегодня говорят, формированием еврейской идентичности занимаются теперь очень мощные политические и религиозные силы. В поле этого воспитательного воздействия после распада Советского Союза попали и русские евреи, рассматриваемые зачастую как тинокот ше-нишбу - «потерянные младенцы». Все, что не укладывается в рамки «официальных» трактовок еврейской идентичности, оказывается в некотором смысле «народным». В эту категорию попадают, в частности, и своеобразный опыт советских евреев - жителей больших городов, и культура идиш, бытовавшая в «советском штетле». Изучение этих «неонародных», вытесняемых из современности культур открывает новые возможности в области еврейской фольклористики, которые мы и стремимся использовать.

Возможно, результаты наших исследований окажутся полезными для идеологов и руководителей еврейских организаций, поскольку могли бы помочь в создании обратной связи между предписанной и реальной (устной) версиями еврейской идентичности. Возможно, они будут полезны и нашим информантам, для которых понимание своего еврейства остается все еще слишком далеким от публичного еврейского дискурса. Во всяком случае, открывая «Музей еврейской устной истории», мы рассчитывали на продолжение диалога, начатого в экспедициях: между нами и нашими информантами, между фольклористикой и другими науками о еврействе и, в конечном счете, между Письменной и Устной Торами.

Примечания

¹ Dan Ben-Amos. Jewish Studies and Jewish Folklore // Proceedings of the Tenth World Congress of Jewish Studies, Vol. II. Jerusalem: World Union of Jewish Studies. 1990. P. 1-20.

² Haym Soloveitchik. Rupture and Reconstruction: The Transformation of Contemporary Orthodoxy // Tradition. 1994. Vol. 28, No 4. P. 64-130, сноска 18.

³ О связи идеологического подавления архаизируемых культурных форм («shameful ethnology») и формированием предмета фольклористики см. Barbara Kirshenblatt-Gimblett. Folklore's Crisis // The Journal of American Folklore. 1998. Vol. Ill, No. 441 (Folklore: What's in a Name?) P. 297-299; и ее же: Problems in the Early History of Jewish Folkloristics // Proceedings of the Tenth World Congress of Jewish Studies, Vol. II. Jerusalem: World Union of Jewish Studies. 1990. P. 21-32.